Из чего складывается современное представление о большевистском «красном терроре» на Крымском полуострове после освобождения его от Врангеля? Во-первых, из периодики, чьи эмоционально окрашенные материалы повествуют об ужасах массовых расстрелов, оперируя данными о 150 тысячах казненных. Во-вторых, из художественных произведений, которые по части трагизма и описания кровавых подробностей могут составить конкуренцию современным хоррорам.
Разумеется, существуют научные работы, посвященные крымским событиям 1920–21 годов, но и они не претендуют на отрисовку целостной картины, а рассматривают «красный террор» на полуострове в контексте отдельных событий и документов. Плохо то, что этих документов крайне мало и они весьма расплывчаты, что позволяет их интерпретировать в зависимости от гражданской позиции исследователя. А уж что касается количества жертв, то тут возникает широкий простор для домыслов. Можно назвать любое произвольное число, сдобрить его патетикой и трагизмом, и — здравствуй, очередной миф о «красном терроре».
Художественная жуть
«На ялтинском молу, где Дама с собачкой потеряла когда-то лорнет, большевистские матросы привязывали тяжести к ногам арестованных и, поставив спиной к морю, расстреливали их; год спустя водолаз докладывал, что на дне очутился в густой толпе стоящих навытяжку мертвецов». Это Набоков, отрывок из его произведения «Другие берега».
А вот «Солнце мертвых» Ивана Шмелева: «В подвалы Крыма свалены были десятки тысяч человеческих жизней и дожидались своего убийства. А над ними пили и спали те, что убивать ходят». Ну и как же обойтись без Солженицына: «Если бы чеховским интеллигентам, все гадавшим, что будет через двадцать-тридцать-сорок лет, ответили бы, что через сорок лет на Руси будет пыточное следствие, будут сжимать череп железным кольцом, опускать человека в ванну с кислотами… а в виде самого легкого – пытать по неделе бессонницей, жаждой и избивать в кровавое мясо, – ни одна бы чеховская пьеса не дошла до конца, все герои пошли бы в сумасшедший дом».
А ведь есть еще «смертельные баржи», на которых грузили людей и топили их по приказу «красной фурии» Розалии Землячки, есть просто массовые расстрелы простых людей без суда и следствия. Много чего есть. Нет одного — доказательств. Нет массовых захоронений в Крыму, нет документов, которые позволяли хотя бы приблизительную оценить количество казненных. Нет даже воспоминаний очевидцев о «красном беспределе», дающих целостную картину (а не посвященных определенному эпизоду).
Количественная оценка
Это не значит, что «красный террор» в Крыму — миф эмигрантских историков, подхваченный перестроечной прессой и раздутый Солженицыным и иже. Расстрелы были. Организованные, весьма масштабные даже по тем временам. Но количество репрессированных и отдаленно не приблизилось к числу в 150 тысяч человек.
Откуда оно взялось? Из виртуальной реальности публициста Сергея Мельгунова (1880–1956), эмигрировавшего из Советской России. В своей книге «Красный террор в России 1918–1923 гг.» он весьма подробно и в красках описывает «зверства большевиков» в Крыму, ссылаясь на несуществующие документальные источники, и в итоге конструируя оценку в 150 тысяч репрессированных. Данное число ничем особо не подкреплено, мало того, сам автор в тексте книги признавал, что не обладает точными данными по этому вопросу.
А вот данные другого рода. Обрывочные, скупые, они отражают картину репрессий в моменте в каком-то одном месте, но по их совокупности можно хотя бы понять приблизительный порядок цифр:
- Начальник Особого отдела 13-й армии И. М. Данишевский телеграфирует начальнику Особого отдела Южного фронта Евдокимову: «на 27 ноября 1920 года задержано и приговорено 273 белогвардейца»;
- Начальник Особого отдела 9-й стрелковой дивизии П. Зотов докладывает 8 декабря 1920 г. о том, что из зарегистрированных в Феодосии белогвардейцев «в количестве приблизительного подсчета — 1100, расстреляно 1006 человек. Отпущено 15 и отправлено на север 79 человек»;
- Этот же Зотов докладывает командованию про ситуацию в Керчи: «из 800 человек расстреляно около 100, <…> приступлено к регистрации бежавшей с севера буржуазии <…> думаю, что нужно будет расстрелять до 100 человек».
Существует также публикация отрывочных списков расстрелянных, осуществленная украинским историком Леонидом Абраменко: Симферополь — 2065, Керчь — 624, Феодосия — 1154, Севастополь — 57, Евпатория — 153, Бахчисарай — 24, Ялта — 810, Джанкой — 255. Общее количество расстрелянных в этих списках составляет, по ручном пересчету, 5142 чел. Разумеется, число не полное, но оно позволяет определить хотя бы приблизительно охват репрессий.
Самое наибольшее число расстрелянных, которое выглядит правдоподобно, зафиксировано в наградном документе на имя Ефима Евдокимова. Этот большевик сначала был начальником Особого отдела фронта при Фрунзе, а потом возглавил «Крымскую ударную группу», которая проводила руководство работой особых отделов, занимавшихся превентивным уничтожением оставшихся в Крыму военнослужащих армии Врангеля. Евдокимова в 1921 году представили к ордену Боевого Красного Знамени, а в наградном листе написали:
Во время разгрома армии генерала Врангеля в Крыму тов. Евдокимов с экспедицией очистил Крымский полуостров от оставшихся там для подполья белых офицеров и контрразведчиков, изъяв до 30 губернаторов, 50 генералов, более 300 полковников, столько же контрразведчиков и в общем до 12 000 белого элемента, чем предупредил возможность появления в Крыму белых банд.
Ключевое слово здесь: «изъяв». Его можно с одинаковым успехом применить что к расстрелянным, что к высланным. И даже если речь идет именно о лишенных жизни, то 12 000 — это совершенно несопоставимо со 150 тысячами, взятыми с потолка Мельгуновым.
Персоналии
Все вышеизложенное касалось численной оценки репрессированных. А теперь кратко остановимся о непосредственных участниках расстрельных акций, у которых «руки по локоть в крови». Речь идет о двух персонажах — председателе Крымского революционного комитета Бела Куне и секретаре Крымского обкома РКП(б) Розалии Землячке. Именно их невесть каким образом назначили ответственными за весь крымский террор.
Что касается Куна, то его обвинения в организации террора идут еще со времен белоэмигрантской периодики. Но в распоряжении исследователей нет никаких убедительных данных о том, что Б. Кун имел какое-то влияние на проведение политики репрессий. В сентябре 1920 года он подписал приказ о том, чтобы все офицеры, чиновники военного времени, солдаты и прочие лица явились в трехдневный срок в ревком для регистрации. Люди приходили, записывались, их отпускали. А потом эти списки попадали в Особые отделы при армиях Южного фронта.
И вот они уже формировали «революционные тройки», которые и занимались непосредственно репрессиями. Разбирательство, насколько это можно понять из имеющихся документов, проводилось весьма поверхностно, и обычно расстреливались представители «контрреволюционных слоев» — врангелевские офицеры, полицейские, приставы, чиновники, реже казаки, студенты, представители аристократии.
Теперь о Розалии Землячке. Ах, как неистовствует Александр Солженицын, называя ее «фурией красного террора»:
После её появления Чёрное море у берегов покраснело от крови расстрелянных… Пулемёты работали, не переставая… Землячка лично сказала, что жаль тратить „на эту нечисть“ патроны, и велела просто топить… Дети на коленях молили пощадить их родителей, но фурия была непреклонна…
Звучит впечатляюще, особенно если прочесть современную публицистику, из которой складывается образ Землячки, как женщины-демона, носившейся в кожанке по всему полуострову и лично расстреливавшей белогвардейцев.
На самом деле Розалия Землячка провела в Крыму на должности партийного начальника всего два месяца, и занималась тем, что пыталась наладить систему управления губернией. Руководимый ею обком партии в принципе не имел никаких полномочий расстреливать. Единственное, что могла Землячка, это жаловаться в Оргбюро ЦК РКП(б) на развал дисциплины в армии и на то, что бессистемные расстрелы «производят крайне негативное впечатление и на население, и на руководство крымских органов, и даже на часть крымских парторганизаций» (письмо Р. С. Землячки от 14 декабря 1920 г.)
Итоги
Если оценивать красный террор в Крыму в контексте временных рамок, то его пик пришелся на первые месяцы, а то и недели работы Особых отделов и порожденных ими «троек» (конец осени — начало зимы 1920 года). В дальнейшем масштаб репрессий сильно уменьшился в связи с тем, что на полуострове организовалась ЧК, которая подходила к поиску и ликвидации контрреволюции более системно (хотя бы проводя следственные действия). И в целом в работе ЧК ничего экстраординарного по меркам того времени не было.
Само же явление крымского красного террора в современной исторической науке хоть и не подвергается сомнениям, но является дискуссионным, поскольку обладает крайне небольшой документальной базой. А это на руку различного рода бульварному чтиву, любящему цитировать Солженицына и Шмелева и предпочитающему украшать свои опусы хлёстко-трагичными заголовками.
События в Крыму стали возможны после того, как полуостров стал последним прибежищем всех тех, кто не принял новую власть. Их надеждой и спасителем стал единственный человек — генерал Петр Врангель 👇:
